Егорка вытащил из кармана плоскогубцы. И вытащил из другого большой, двадцатисантиметровый гвоздь. Который положил на спираль, положил в самый огонь. Выждал несколько минут, наблюдая, как острие гвоздя наливается красным светом. Ухватил шляпку плоскогубцами и подошел к пленнику.
— Вспомнил? — спросил он, поднеся гвоздь к самому лицу.
И, помедлив с полминуты и не дождавшись ответа, приложил раскаленный конец гвоздя к плечу пленника.
Затрещала сгорающая, обугливающаяся кожа.
Помощник закричал. Что было сил закричал, выплескивая в крике свою ненависть.
— Ну что? — спросил Егорка.
Этот больше походил на садиста, но тоже им не был, потому что, когда запахло горелой человечиной, он недовольно поморщился.
Ему рассказывали о таких, когда учили сопротивляться боли. Говорили — что не дай бог попадется вам «добряк». Такие добряки в тысячу раз хуже дюжины Джеков Потрошителей!
Егорка еще раз нагрел гвоздь.
— Подержите его, — попросил он. Добровольные помощники подошли, навалились на руки и на ноги.
— Теперь будет больно, — предупредил палач. Как будто раньше было приятно.
Он подвел гвоздь к ноге и на этот раз не приложил его, а резко и сильно вдавил острием где-то посредине стопы. Гвоздь с хрустом и треском вошел в плоть и, пройдя ногу насквозь, выскочил наружу. С другой стороны выскочил.
— Мм-а-а!!
Это действительно было больно, хотя раньше казалось, что больнее быть не может. Может!
Егорушка вырвал гвоздь из раны.
Надо что-то делать, сквозь боль, сквозь отчаяние думал Помощник. Что делать?.. Что бы в его ситуации делал Шеф, делал Резидент?
Он бы предпочел умереть, потому что это самый универсальный и угодный Конторе выход. Умереть, чтобы не заговорить.
Шеф выбрал бы смерть, ему проще, он успел, он пожил…
И ему тоже придется выбрать смерть… Чтобы не раскрыть Тайну, чтобы близкие, мать, сестра, не отвечали за его предательство. Умереть одному, чтобы не умереть всем…
Обложить этих в камуфляже, врезать побольней, разозлить, заставить бить в полную силу, чтобы убили! Чтобы отмучиться. А если повезет, прихватить с собой кого-нибудь из них…
Только как? Их четверо против него одного. Тут никакие приемы не помогут! Четверо крепких, натренированных мордоворотов против израненного пристегнутого к табуретке…
Пристегнутого!.. К табуретке!..
Они не прикрутили табуретку к полу. Потому что здесь не тюрьма, а они не тюремщики. Они просто притащили ее с этажа…
Надо как-то вырваться, встать, расчистить пространство для замаха. Но как? Как?..
Егорка снова сказал — держите его. Снова снял со спирали добела раскаленный гвоздь. Но на этот раз он не спешил, он давал жертве возможность представить, что сейчас, через секунду или две, произойдет, давая время предвосхитить боль…
Это тоже была пытка, гораздо более утонченная, потому что психологическая пытка.
Пленник замычал, отодвигаясь от гвоздя, задрожал от ужаса. Лучше так, лучше свалиться в обморок, чтобы получить хоть небольшую, но передышку. Лучше впасть в небытие, чем видеть, как гвоздь прожигает тебе ногу.
Это был прием, преподанный в учебке, — не сопротивляться боли, наоборот, пойти ей навстречу, усилить и… потерять сознание.
Вот сейчас, сейчас этот пылающий огнем гвоздь коснется кожи, прожжет кожу и станет продавливать мясо… Будет больно, невероятно больно!..
Сознание размылось и куда-то поплыло… Еще немного, чуть-чуть…
Сейчас этот гвоздь…
И вдруг, как вспышка в мозгу — гвоздь!
Гвоздь!..
— Дурак, — с каким-то даже сочувствием сказал палач и стал вдавливать гвоздь в ногу.
— Не надо! — жутко заорал пленник. Задергал, замотал во все стороны головой, не в силах терпеть буравящую уже не ногу, уже мозг боль. Вдруг выгнулся дугой и, запрокинув голову, в отчаянии укусил бойца, удерживающего его за левую руку.
Он не играл, он действительно хотел избавиться от боли любой ценой. Хоть даже смерти!
Укушенный боец от неожиданности вскрикнул и ослабил хватку.
Пленник вырвал левую руку и вцепился в гвоздь. Он схватил гвоздь голой рукой, на которой мгновенно сгорела кожа. Но он не отпустил гвоздь, он рванул его на себя, выдергивая из раны Уже не кожа, уже мясо горело и плавилось.
Он выдернул гвоздь вместе с плоскогубцами и, мгновенно развернув, ткнул его в лицо склонившегося над ним палача. В глаз Егорушки!
Тот взвыл и рухнул на колени.
Помощник толкнул гвоздь глубже, и Егорушка умер.
Он не чувствовал боли, и не было крови, кровь мгновенно запекалась под горячим железом.
Никто не среагировал, не стронулся с места, никто не смог связать бессильного, потерявшего человеческий облик пленника и гвоздь в глазу двухметрового, только что живого, детины.
Помощник выдернул гвоздь и, развернув, с ходу ударил им в ближайшее к нему лицо. Почувствовал, как гвоздь с хлюпом вошел в тело.
Так бы действовал Резидент! Так!
Раненый заверещал, отшатнулся в сторону.
Двое других тоже отскочили к стенам и, подчиняясь наработанным в спортзалах инстинктам, приняли боевую стойку. Их осталось двое, но они были вчетверо сильнее своего противника.
Теперь счет пошел на секунды.
Помощник вскочил на ноги, дернул на себя наручник, срывая с пола табурет и прокручиваясь вокруг своей оси, чтобы набрать возможно большую инерцию, из-за спины метнул свое импровизированное оружие в ближайшего противника. Пристегнутый за одну ножку между сиденьем и перекладиной табурет летел углом. Боец попробовал отбить его, но табурет соскользнул с руки и угодил ему в голову.