— Когда они вернутся?
— Точно не знаю, но обещаю, что вы с ними скоро встретитесь. Обязательно встретитесь.
Командир не соврал. Хотя было бы лучше, если соврал…
Люди в белых халатах обработали полученную информацию, отсортировали респондентов и доложили наверх выводы.
— Эти, — показали на первую стопку листов, — потенциально готовы подчиняться и принять новые правила, если они принесут им какие-либо ощутимые выгоды. Эти относятся к категории сомневающихся и способны принять как ту, так и другую позицию, в зависимости от того, как сложатся обстоятельства.
— То есть им можно доверять?
— Если провести соответствующую работу, усилить мотивации…
— Так можно или нет?
— Скорее да, чем нет.
— А эти? — кивнул заказчик исследований на последнюю, самую тонкую стопку листов.
— Эти не приемлют предложенные им новые условия и вряд ли способны пойти на компромисс. У них четко выраженная собственная позиция, которая вступает в противоречие с предложенными установками по целому ряду основополагающих моментов…
— Их можно исправить?
— Вряд ли.
— Выходит, они те самые «горбатые»?
— Что вы сказали?
— Не важно…
Я все понял. Спасибо…
На чем психологические изыски закончились…
— Строиться!..
Первое отделение нале-во! И… шагом марш!..
Первое отделение перевели в соседнюю казарму, где развели по отдельным комнатам, окна которых были забраны решетками, а стулья и столы прикручены болтами к полу.
— Садитесь, пожалуйста. Я следователь военной прокуратуры майор Шанин, — представился майор. — Я хочу задать вам несколько вопросов, касающихся вашего прежнего места службы…
И майор, и еще несколько майоров и капитанов со щитами и перекрещенными мечами на петличках начали задавать вопросы. Много вопросов, даже больше, чем задавали психологи.
— Где?..
Когда?..
С кем?..
Кто?..
При каких обстоятельствах?..
Спецназовцы врали, но врали каждый по-своему, не зная, что говорит другой. Их показания сравнивали, их ловили за язык и ловили на противоречиях. Безобидные на первый взгляд вопросы в сравнении с другими вопросами, задаваемыми другим бойцам, превращались в улики и тянули за собой все новые и новые скрываемые до того факты.
В открытом бою спецназовцы могли бы положить батальон таких кабинетных чинуш, а может, два батальона… Но с ними воевали не в чистом поле и не их оружием. С ними воевали совсем другим, незнакомым им оружием — карандашом и ручкой. И поэтому они терпели поражение за поражением.
Тихими, вкрадчивыми голосами им ломали волю надежней, чем если бы вздернули на дыбу. Их натравливали друг на друга, заставляя друг в друге сомневаться и друг друга ненавидеть.
— А вот лейтенант Смаков утверждает противоположное, утверждает, что не совершал того, о чем говорите вы, а что это сделали вы. Вот, можете прочитать его показания…
И у спецназовца сводило от злости скулы… Ах он гад…
— Так кто — вы или он? И языки развязывались…
Каждый эпизод деятельности генерала Крашенинникова протоколировался, обрастая новыми подробностями. Следователи писали, дела пухли, спецназовцы сдувались…
Потом их вернули в казарму, но вернули уже другими — уже сомневающимися во всем и во всех, уже не бойцами, а подследственными, не подразделением, а группой лиц…
Потом их стали выводить на плац, в спортгородок, на полосу препятствии… Они с удовольствием бегали, прыгали и крутили на турниках «солнышко». Надоело им сиднем сидеть в четырех стенах предоставленным самим себе.
— Первое отделение, строиться!
— Куда нас?
— В тир. Посмотрим, на что вы способны. Вот и хорошо, хоть пострелять… И постреляли…
В тир шли по территории части, то и дело останавливаясь возле грибков часовых.
— Стой!..
Сопровождающий вытаскивал сопроводительные документы.
— Проходи…
По разбитым ступенькам спустились в бомбоубежище, переоборудованное под стрелковый тир. Потянули на себя тяжелые металлические двери.
— Нам налево. Повернули налево.
— Теперь сюда…
В узком, уходящем куда-то в темную бесконечность помещении остановились
Щелкнул рубильник Вспыхнули забранные в сетки лампы под потолком Высветились далекие мишени.
Тир был примитивным донельзя — без стоек, без подзорных труб, через которые можно отсматривать продырявленные мишени, и даже без висящих на стенах плакатов и инструкций, регламентирующих порядок обращения с оружием. Какой-то каменный век…
— А из чего стрелять? Оружие где?
— Сейчас.
Сопровождающий сунулся в какую-то дверь и крикнул:
— Оружие принесите, пожалуйста.
В тир стали вбегать бойцы с автоматами. Но вместо того чтобы отдать их, разбежались вдоль одной из стен. Вдоль той стены, которая смотрела в тоннель тира. Замерли, выставив вперед оружие. Спецназовцы недоуменно переглянулись.
— Вы чего, мужики, вы чего?..
Клацнули передергиваемые затворы. И спецназовцы поняли, что дело швах — спрятаться, залечь, закопаться было негде — сзади находилась бетонная труба тоннеля, заканчивающаяся тупиковой стеной. Бежать туда — все равно не добежать. Их расстреляют, как мишени в тире, потому что в тире и есть…
Может, броситься на автоматчиков? Броситься можно, успеть что-нибудь сделать нельзя — пули быстрее самых быстрых ног. Их просто сметут автоматным залпом, как мусор веником — раз, и нет никого. Нет никого в живых.
Короче, влипли.
Спецназовцы переглянулись.